Памятные места и знаки
Александр Дюма на Валааме
Со второй половины XIX века Валаам стал Меккой туризма и паломничества. Посетил его и Александр Дюма-отец. Свое путешествие по России Дюма описал в семитомном сочинении «Впечатление о путешествии в Россию», которое публиковалось в еженедельнике «Монте-Кристо» в течение 1858—1862 гг. девятью выпусками по 100 страниц каждый. Книга выдержала несколько изданий на французском языке. Инициатором перевода на русский язык был Владимир Ишечкин, который в 1990-92 годах печатал отдельные главы в различных журналах, а в 1993 году «Путевые впечатления в России» вышли отдельным изданием в московском издательстве «Ладомир». Пребыванию А.Дюма на Валааме посвящена глава «Вынужденное паломничество на Валаам».
В главке «Финляндия» А. Дюма заявляет, что «в своих путешествиях я люблю видеть иначе то, что видели другие, то есть то, чего еще никто не видел. И я решил проплыть по Ладоге мимо Шлиссельбурга, Коневца, Валаама, и Сердоболя». Это путешествие по Неве, Ладожскому озеру и обратно сушей от Сердоболя до Петербурга заняло 5 дней. «Наш караван состоял из 4-х человек: Дандрэ (переводчик), Муанэ (художник, отличный рисовальщик, обладавший быстрым, четким и нежным карандашом), Милелотти (друг) и меня». Мы отправились в путь 20 июля в 11 часов утра на обыкновенном пароходе, плывущем в верховья Невы со скоростью примерно 6-7 узлов в час».
Поскольку православный монастырь Дюма не интересовал, осмотру подверглась скала-валун с поэтическим названием Конь-камень. Познакомившись с особенностями окрестной природы, он предположил, что святой Арсений принял мученическую смерть от местных комаров. Следующим утром в десять часов пароход взял курс на Валаам. На этот раз, помимо обычных спутников, случай снабдил Дюма попутчиками в виде сотни паломников, вызвавших у добропорядочных европейцев омерзение и ужас, в первую очередь своим гигиеническим состоянием.
«Нет ничего безобразнее этих странников, принадлежащих к низшему классу народа, если допустить, что в России есть народ. Едва ли есть видимое различие между обоими полами. Только отсутствие бороды отличает женщин от мужчин. Одеяния их почти одинаковы, у тех и у других — лохмотья».
Дюма был опытным путешественником, но когда их судно попало в шторм, которые не редкость на Ладоге, он был поражен: «Туман сгущался, гром ужасно гремел, молнии казались какими-то мрачными, пробиваясь сквозь эти испарения. Озеро продолжало колыхаться, не столько от волн, сколько от некоего внутреннего кипения. Я видел 5-6 бурь, но ни одна не напоминала эту. Быть может, это старый Вяйнямейнен проходил из океана в Ладогу. Нечего было и думать остановиться: судно двигалось само по себе и направлялось куда хотело…» и просто чудом через какое-то время оказалось рядом с Валаамом.
Монастырь Дюма не впечатлил: «Монастырь не представляет интереса ни с эстетической, ни с научной точки зрения. Здесь нет ни картин, ни библиотеки, ни письменной или устной истории… Жизнь во всем своем прозаизме и монашеском убожестве». Конечно, ему как жителю «цивилизованной» страны многое было непонятно и чуждо в жизни древней православной обители. О впечатлении встречи с настоятелем Дюма запишет: « К моему большому удивлению, настоятель слышал обо мне. Он упоминал о мушкетерах и Монте-Кристо, хотя и не как читающий, но как слышавший похвалы тех лиц, которые читали. Через 5 минут нам была подана легкая закуска из фруктов и чая. Затем настоятель предложил нам осмотреть монастырь и дал в сопровождающие своего юного послушника». Любезность настоятеля тем более удивительна, что им на ту пору был суровый игумен Дамаскин.
Самое большое впечатление на знаменитого француза произвела не столько архитектура, сколько природа и климат Валаама: «Мы заказали лодку к 6 часам, с первыми лучами солнца я спрыгнул со своего дивана. И так как простыни вовсе неизвестны в России, здесь спят одетыми, мой утренний туалет длился недолго. Убежденный, что мои спутники всюду меня найдут, я спустился лестницей Иакова и сел под купой деревьев, чтобы наблюдать в этих прекрасных лесах, в синеватой атмосфере неуловимые градации рассвета.
В противоположность южному климату, где ночь приходит сразу, где день - это вспышка огня, которая стремительно охватывает горизонт, страны Севера показывают с приходом или угасанием дня целую гамму тонов совершенной живописности и неописуемой гармонии. Добавьте к этому на островах неизъяснимую поэзию, которая окутывает поверхность вод, как прекрасная вуаль невидимого газа, скрадывающая крикливые оттенки, и которая придает природе ту прелесть, какую воздух придает картине. Повсюду в других краях искал я эти мягкие нюансы, которые оставлены в моей памяти сумерками Финляндии, но я никогда их больше не встречал. Я оставался целый час в мечтах под моей купой деревьев, не замечая течения времени».
Последняя главка о путешествии А. Дюма по Ладожскому озеру и обратно на лошадях в Петербург называется «От Сердоболя до Магры». «Сердоболь, увиденный с высоты птичьего полета, не представлял ничего особенно привлекательного. Наше желание поэтому было поскорее покинуть этот город».
Но прежде чем покинуть город, Дюма, хотя – по его признанию - и «испытывал антипатию к шахтам, карьерам и заводам», по настоянию спутников посетил мраморные карьеры Рускеалы. «На следующее утро мы отправились в Сердоболь и остановились там лишь для того, чтобы поменять лошадей. Мостовая Сердоболя навела на мысль о не совсем хорошем состоянии дороги... Мы выехали из Сердоболя вдоль дамбы, которая начинается у первых же домов города, слева у нас осталось озеро, а справа — гранитные скалы, изборожденные продольными полосами, одни из которых были необычно тонкими, а другие — выдолбленные, как каннелюры колонн. Но, к сожалению, я был слишком посредственный геолог, чтобы оценить эти борозды так, как они того заслуживали».
«Я отпраздновал свой пятидесятипятилетний юбилей между Валаамом и Сердоболем», — так заключает А. Дюма свои очерки о пятидневном путешествии по Неве, Ладожскому озеру и обратно сушей от Сердоболя до Петербурга. Это было 24 июля 1858 г. «Я совершил паломничество по Ладоге не в интересах религии, а в интересах совести. Я не хотел посетить Санкт-Петербург, не увидев хоть краем глаза Финляндии»